Президент Путин дал свою девятую большую пресс-конференцию. 4 с лишним часа, 1300 журналистов, 35 из них задали вопросы. Всё было привычно и скучно. Путина спрашивали вроде бы об актуальном (Украина, «Искандеры», наводнение, ЕГЭ, социальные нормы потребления), но почему об этом надо спрашивать именно Путина понятно в общем случае не было. Где-то с третьего часа мероприятия оно и вовсе переродилось в вариант «прямой линии»: журналисты перестали спрашивать и стали просить.
Сидящие в Твиттере и Фейсбуке «настоящие» журналисты тем временем страдали об утрате профессии. Мол, зачем туда пришли все эти люди? Почему они не спрашивают о ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВАЖНОМ? А некоторые даже пытались писать «вопросы, которые они бы задали Путину, и на которые он бы никогда не ответил». Во всем этом было две странности: вопросы, которые они бы задали, были точно такими же скучными. А кроме того, совершенно непонятно, почему же они не аккредитовались на пресс-конференцию (даже и не пытались!), а писали в это время в социальных сетях.
Впрочем, всё это легко объяснимо. Просто «настоящие» журналисты, в общем, не дураки, и понимали, что у Путина спрашивать по большому счету больше и нечего. И дело даже не в том, что Администрация после прошлогоднего скандала с законом о запрете на усыновление подстелила довольно много мягкой соломки (тут и превращение Майдана в кисель, и амнистия, и разговоры о референдуме в Москве, и общее послабление внутриполитических правил). А дело в том, что как-то так получается, что проблемы — отдельно, а Путин — отдельно. Усыновленные дети? Проблема прошлого года. Все ответы уже отвечены, новых не будет. Гомосексуалисты? Да, честно говоря, надоело. И ответы известны, а уж демарш США с Олимпиадой, куда они присылают вместо политиков гомосексуалистов, и вовсе превратил тему в фарс.
Безумные законы, вроде досудебной блокировки сайтов за призывы к участию в несанкционированных мероприятиях — так это дела Государственной Думы, которую вы же сами и выбрали. До президента этот закон еще не дошел. Любые вопросы про любое следствие или судебное решение — то же самое, всегда заранее известно, что Путин ответит: я не могу вмешиваться.
Поэтому важных вопросов было, в сущности, всего шесть (что, кстати, не так уж и мало для 35 журналистов): про слухи об отмене выборов мэров, про преемственность в политике, про третье дело ЮКОСА, и два вопроса про амнистию и про обвинительное правосудие.
Про отмену выборов мэров Путин ясно ответил: не будет отмены выборов мэров. Это, конечно, вообще не про мэров ответ, а про границы инициатив ОНФ. Точно так же были обозначены границы и в ответе про третье дело ЮКОСа. Путин ответил, что не видит в нем перспектив. И это было ответ не про ЮКОС, и не про Ходорковского. Ведь Путин, давая ответ, уже знал о помиловании последнего, но если бы он сказал о нем сразу, то это сломало бы всю остальную пресс-конференцию. Путин отвечал про само дело. То есть — отвечал следователям и прокурорам, которые на протяжении последних двух месяцев осторожно прощупывали границы дозволенного в попытках установить безраздельное превосходство одного из двух ведомств. Следственному комитету дали по рукам раньше (решение Верховного суда по игорному делу), теперь вот дали по рукам и генеральной прокуратуре.
Это были те важные факты, которые мы должны были знать о текущем положении дел под ковром. Путин дал ясно понять: под ковром всё спокойно. Бульдоги сидят по углам.
Третий важный вопрос: про преемника. То есть — про равных политиков. Путин аккуратно перечислил только тех политиков, которых невозможно представить себе в роли следующего президента (Зюганова, Жириновского, Миронова, Медведева). А тех, кого возможно представить (Шойгу, Рогозина, Собянина, Иванова) старательно обошел. Это говорит нам о том, что никаких сюрпризов в сложившемся политическом балансе не будет. Путин по-прежнему верен своей парадигме «никаких фаворитов», что в условиях крайней лабильности российских чиновников ниже высшего уровня является единственно правильной моделью поведения.
Что же касается важнейших вопросов об обвинительном правосудии и об амнистии, то они были безнадежно испорчены вопрошавшими. Характерно, кстати, что эти вопрошавшие были как раз из «настоящих» журналистов. Первая из них, спрашивая об амнистии для участников «Болотного» дела зачем-то начала говорить про их невиновность. Ну, Путин ей и ответил, что невиновность оценивают другие. Принял подачу. На амнистию ответа уже не осталось. То же и с вопросом про обвинительность правосудия, где зачем-то был задан второй вопрос: «защитили бы вы женщину от омоновца?» Разумеется, Путин отвечал про омоновцев. Интересно, это так на журфаке МГУ учат задавать вопросы? Тогда его надо в список неэффективных вузов вносить. Потому что если ты хочешь получить ответ на вопрос — то не давай отвечающему возможности не отвечать.
Так что по-поводу не полученных прямых ответов на действительно важнейший вопрос, который еще можно (и нужно!) задавать Путину: о жестокости и антигуманности российского общества (и, как следствие — русского государства), «настоящие» журналисты могут пенять только себе.
В остальном же Путин скучал не менее нашего. Очевидно, что в последний год он занимается не столько обустройством России, сколько обустройством своего места в вечности. И довольно успешно, надо сказать, занимается. Путин вошел в высшую лигу принимающих решения в планетарном масштабе в 2000-м. Из нынешних членов этой лиги с ним по «олдовости» и авторитету может сравниться разве что английская королева. Хотя она в эту лигу, правду сказать, и не входит.
Путин — главный на планете политик, ну куда ему эти котельные и пошлые бандиты из Ванино? Да, он может отвечать на эти бесконечные жалобы. Да, чиновники будут мгновенно реагировать на сигналы из аудитории и высылать своих инспекторов по местам еще во время пресс-конференции.
Но сам формат большой пресс-конференции перед сотнями на знающих, о чем спрашивать журналистов, тем не менее, больше не годен.
ИЗВЕСТИЯ