Володина лагуна. Глава II Лодка
Глава 1 -> Глава 2 Лодка
Самыми счастливыми днями моего детства были летние солнечные воскресенья. Почти всё население Острова собиралось на берегу. Мужчины ловили специальными снастями чилимов, то есть креветок по нынешним временам и ныряли за морским гребешком -морская ракушка с очень вкусными внутренностями. Затем разводили костёр и варили вёдрами чилимов, уху, а потом естественно, выпивали и неспешно обговаривали свои мужские дела и просто трепались. Женщины тут же решали свои женские вопросы, а заодно следили за детворой. Детей было не много, поэтому мы были на особом положении. Каждый норовил с нами поиграть и чем-нибудь угостить. И мы купались не только в море, но и в ощущении своей нужности всем, и доброты царившей на берегу. Случались, конечно же, и конфликты среди мужчин, но для нас это было как продолжение программы на день. Затем мужчины мирились и продолжали выпивать дальше, уже с признанием уважения друг другу, но с немного ассиметричными лицами. Домой я возвращался на плечах отца, держась за его густую шевелюру, а он умудрялся одной рукой обнимать маму, а в другой нести наши вещи. Чувства, которые, я испытывал тогда, наверно точно передать словами полностью невозможно. Это было чувство защищённости и радости, не обременённое взрослыми заботами и тревогами. И то, что у меня есть такая красивая мама и такой сильный отец, который победит всех на свете мужчин, если посмеют вторгнуться в нашу идиллию. Думаю, что это были крайне редкие и невозможные во взрослой жизни минуты абсолютного счастья. Затем наступал провал, то есть сон. Утром я просыпался с ощущением радости и ожиданием чего-то доброго и хорошего. И не смотря на то, что ни дома, ни на берегу никого не было, поскольку был рабочий день, на душе у меня было радостно - меня ждала встреча с моим Островом. Не помню с какого возраста, наверное, лет с 4-5 , я вдруг почувствовал свою связь и ответную реакцию этого клочка земли - размером 3 на 4 километра. Меня совершенно не угнетало одиночество, я мог часами бродить по Острову, ощущая эту едва уловимую нить связи с ним и его природой, а так же морем чистым настолько, что я видел, что делается на глубине 20 метров. Когда 6 лет назад я попал на свой Остров, я увидел очень печальную картину. Там, где был чистый, не тронутый цивилизацией берег, были понастроены какие-то халабуды из волнистого железа и вся эта «нахаловка» была обнесена добротным забором из рабицы. Дно бухты было совершено мертво, белели раковины опустошённого гребешка и мидий. Если мы в своё время ныряли на задержки дыхания и могли собирать моллюски на глубине не более 10 метров, то эти господа привезли с собой акваланги и опустошили всю бухту, не дав моллюскам возможности воспроизводства. Когда я попал за ограду и захотел поплавать, из будки вышли люди и почтенный господин с бородкой в резкой форме попросил меня убраться. Оказывается это научные работники и это территория научного института. На что я ему в резкой форме ответил, что Остров моя Родина и я вижу перед собой хищников и засранцев, которые не уважают не только природу но и себя, потому что так себя могут вести только свиньи под дубом, а если он будет настаивать чтобы я ушёл, я найду последних аборигенов и найду что им сказать. И ты, господин хороший, повторишь судьбу глупого пингвина, который робко прячет тело жирное в утёсах. Он и его товарищи ушли в свою халабуду и больше не высовывались. Настроение было испорчено напрочь, и я двинул через весь Остров к берегу примыкающему к открытому морю. Там всё было не для туристов сурово и тревожно, но я всё равно поплавал в маске, поиграл с небольшим осьминогом и немного успокоился, но осадок остался до сих пор. Я увидел, мой Остров уничтожают безжалостными и алчные люди и для них этот Остров кусок земли в океане и источник доходов. Было и хорошее в этой поездке, я понял, что с возрастом, мои чувства к Острову не поизносились и я чувствую его, а он меня и до конца жизни я буду испытывать к этому кусочку суши в океане нечто большее, чем любовь, ведь именно на нём я был несколько раз абсолютно счастлив.
В метрах 150 от моего дома находилась лодочная стоянка, там стояла и наша лодка. Она была немного пузатой, напоминала половинку грецкого ореха. Лодку такой конфигурации моряки называют «Тузик». Когда мне исполнилось 6 лет, отец разрешил мне в одиночку ходить на ней, но только в хорошую погоду, по внутренней бухте, и не уходить от берега более чем на 200 метров, в общем, каботажное плавание в масштабах моего возраста. Но какие запреты могут удержать мальчишку, когда в его руках вёсла. А под задницей банка лодки, причём твоей лодки. Я стал нарушать запрет почти каждый день и с каждым разом уходил всё дальше то вправо, то влево от бухты. Все мои выкрутасы видел Петрович из своей амбулатории и не раз предупреждал о той каре, которая меня постигнет, если родители узнают. Но я довольно сносно ориентировался по времени и к тому моменту, когда мама возвращалась домой лодка всегда стояла на приколе. Но день моего фиаско всё же наступил. В тот день сейнер моего отца очень удачно два раза закинул «кошелёк» и к обеду трюмы были забиты доверху. Сейнер пошёл на базу сдавать улов. В 6 кабельтовых от берега со стороны открытого море они увидели мой «корвет» и меня на нём. Экзекуция началась сразу, как только первая рука дотянулась до моего уха. Моряки шумели все разом и в голосах я не слышал ни одной нотки сочувствия и до моего ума дошло , что наказание неизбежно. Как и во всех прибрежных посёлках у нас периодически происходили несчастные случаи, связанные с водой. Море не любит шутить и забирает людей постоянно, и кому, как ни этим работягам моря знать об этом, поэтому их негодованию не было придела, досталось и отцу. На лодку кинули конец, закрепили его на носу и мы пошли к моей Голгофе. Первый раз в жизни моя задница была отретуширована ремнём и цветом напоминала задницу макаки. Особенно я не кричал, потому что сам был напуган реакцией людей вокруг меня и стал понимать, что я действительно совершил что-то плохое. Но одна мысль точила мой мозг.
-Неужели это всё? Неужели я больше никогда не сяду за вёсла моей лодки?
И когда я слез с дивана и стал натягивать штанишки, всхлипывая, с детской
непосредственностью спросил:
-Папа, а когда срок моего наказания кончится, я смогу хоть возле берега походить на
нашей лодке?
Реакция отца меня крайне удивила. Он завыл как волк на луну и выбежал из дома. Через час, когда мама приласкала и успокоила меня, мы услышали шум возле дома, выглянув в окно, на крыльцо я выйти не посмел, я увидел лошадь, тянущую волоком по земле мою лодку. Лодку оставили возле забора чуть в стороне от калитки. Сердце моё упало.
-Всё!
А потом я подумал.
-Нет не всё! Как лодку притащили, так ведь можно и утащить обратно.
Но для этого надо уговорить отца сменить гнев на милость. Но я не учёл коварства и проницательности взрослого ума. Отец, зайдя в дом увидел меня у окна и посмотрел мне в глаза. Что он там увидел, я не знаю, но он, хмыкнув, снова ушёл. А через какое-то время к дому подъехал трактор «Беларусь» с откидывающейся телегой и я увидел как в мою лодку бухнули пару тонн угля. Слава Кука, Беллинзгаузена, Беринга и даже Нельсона проплыла мимо меня. Потому что даже у Колумба было три каравеллы, а мой единственный корабль накрылся двумя тоннами угля.
-Какая все-таки неблагодарная работа открывать новые земли - думал я.
-Потому что в ответ получаешь полное непонимание и ретушь на заднице.
Всплыл из памяти подобный рассказ Флибустьеры.
Гриша всю сознательную жизнь хотел быть пиратом. А кто не хотел в свои двенадцать лет? Во всех книгах, прочитанных Гришей, утверждалось, что пиратом быть хорошо, что это престижная профессия, за которую платят золотом и бриллиантами. Нерегулярность зарплаты Гришу не смущала, она с лихвой окупалась отсутствием бюрократических проволочек и возможностью вручения высшему начальству черной метки, если оно чересчур о себе возомнит.
Гриша прочитал все книги о пиратах, какие только нашлись в деревенской библиотеке. Правда, из всей морской терминологии он сумел запомнить только выражение «мочиться в шпигаты», да и то не был уверен относительно его значения. Пиратские будни ему представлялись одной бесконечной веселой попойкой, где до синевы накачавшиеся ромом матросы пляшут на палубе и поют: «Йо-хо-хо!», а капитан с попугаем на плече расхаживает между ними и подает команды:
— Убрать бом-брамсели! Набить грот! Табань фок! Юнгу на рею! Всем мочиться в шпигаты, тысяча чертей!.. Будь я проклят, если на горизонте не бушприт!
Единственное, что до известной степени смущало Гришу, так это необходимость обзавестись деревянной ногой, в сущности это означало, что со своей собственной ногой придется расстаться. По некоторому размышлению он пришел к выводу, что начинающий пират вполне может обойтись и повязкой на глаз, тем более, что ни в одной книге не утверждалось, что глаз под повязкой не может быть здоровым. С повязкой особых затруднений не возникло, Гриша сделал ее из подклада своей зимней куртки. Куртка висела в шкафу и все равно раньше, чем в ноябре, не понадобилась бы, а повязка на глаз была насущной необходимостью, без нее Гришу не приняло бы всерьез ни одно мирное торговое судно, не говоря уже о своем брате-пирате. Гриша отрезал солидный кусок от подклада и лихо повязал правый глаз. Осмотрел себя в зеркало и пришел к выводу, что чего-то не хватает.
Гриша сверился с иллюстрациями в книжках, и понял, что не хватает довольно многого. Требовался еще, как минимум, красный бархатный камзол, черная треуголка и потертые шаровары с лампасами. Огромные мятые ботфорты совершенно неожиданно нашлись в сарае, правда, отец почему-то упорно называл их кирзовыми сапогами. Гриша экспроприировал их для нужд пиратской деятельности, но где взять остальную амуницию, все равно было непонятно. Ни в одной другой куртке, даже в парадном мамином пальто, не нашлось красного бархатного подклада, так что с мечтой о камзоле пришлось расстаться.
Оставалось еще разжиться саблей и пиратским попугаем. Попугая мама отказалась покупать наотрез, к тому же выяснилось, что в соседнем райцентре можно рассчитывать на приобретение, в лучшем случае, волнистого попугайчика. Волнистый попугайчик не мог удовлетворить пиратских потребностей, даже если научить его кричать: «Пиастры! Пиастры!», он все равно выглядит как-то несолидно. Гриша решил, что попугая он всегда сможет поймать на одном из тропических островов, когда придет время прятать там награбленные сокровища.
Гораздо хуже дело обстояло с пиратской саблей. Поначалу Гриша хотел сделать саблю из отцовского спиннинга. Если отломить от верхушки метр или около того, получилось бы почти то, что надо. Да, конечно, обломком спиннинга невозможно проткнуть противника, как свинью, но ведь это не главное. В одной книжке плененная герцогиня так и сказала доблестному флибустьеру: «Главное, мой пират, не размер твоего клинка, а мастерство, с которым ты им орудуешь!» Однако потом у Вовки обнаружилась самая настоящая сабля, ее подарили Вовке на прошлый Новый Год. Гриша осмотрел саблю, она оказалась в сто раз лучше спиннинга, пластмассовая. Точно такая же была в свое время у пирата по кличке Черная Борода. Он объяснил Вовке, где у сабли клинок, а где — цевьё, а потом разрешил ему присоединиться к экипажу.
— Посвящаю тебя в пираты, — сказал он, ударив Вовку саблей по плечу.
Вовка хотел быть рулевым, но Гриша сказал, что для этого у Вовки маловато пиратского стажа, и предложил ему место юнги. Они поспорили и в конце концов сошлись на главном боцмане.
Теперь у Гриши был экипаж. Грише хотелось начать карьеру флибустьера незамедлительно, но очередную свинью на его пути подложила география. Деревня Антоновка стоит не на морском побережье, а всего лишь на скромной речке Киржатке. Вывести в Киржатку каравеллу, или, упаси боже, фрегат, представлялось невозможным. Да и куда плыть по Киржатке? Кого прикажете тут грабить? Испанцев? Англичан?.. Гриша спросил у дедушки, оказалось, что испанские каравеллы отродясь не заплывали в воды Киржатки, видимо, дурная слава этих берегов была им хорошо известна. Правда можно было взять на абордаж баржу с гравием, или, на худой конец, захватить форт Большие Кизяки (семь километров на зюйд-зюйд-вест от Антоновки), но где здесь шик? Грише хотелось размаха.
Судьбу морского пиратства на Киржатке решил случай. На Моховой строили дом, несколько пустых деревянных поддонов из-под кирпичей остались беспризорными. Гриша увидел их и понял, что фортуна подкидывает ему шанс, и он будет круглым дураком, если не воспользуется им. Он помчался к Вовке, вдвоем им удалось всего за пару часов доставить четыре поддона к берегу. Вовка захватил из дома два десятка некондиционных кривых гвоздей, молоток и кусок алюминиевой проволоки, с их помощью поддоны были скреплены между собой, получился полностью готовый обломок кораблекрушения.
— Это будет трехмачтовый гальюн, — объявил Гриша.
Гальюн нарекли «Испаньолой». Он лежал на берегу, метрах в двух от воды, и был, несомненно, самым грозным из всех пиратских судов, когда-либо лежавших так близко от киржаткинских волн. Оставалось дождаться только прилива, чтобы спустить корабль на воду. Пираты взобрались на борт, в этот момент выяснилось, что они расходятся во мнении, какой конец судна следует считать носом, а какой — кормой. Гриша бросил в воду щепку, она поплыла направо.
— Значит, — сказал Гриша, — «Испаньола» тоже поплывет туда, а поэтому нос у нее — тут.
Передние два поддона было решено назначить камбузом и клотиком, а задние — кают-компанией и румпелем. Что такое «румпель» и «клотик» Гриша не помнил, но сказал, что у корабля они обязательно должны быть, если, конечно, вы не хотите потонуть и пойти на корм рыбам.
— Еще у корабля бывает бак, — вспомнил он. — Бак тоже нужен.
Вовка вспомнил, что у них на участке, вроде бы, лежит бак, но в нем вода для поливки огорода. Еще есть канистра, она пустая.
— Нет, канистра не подойдет, — решительно отверг канистру Гриша. — На пиратских кораблях не бывает канистров. Это на испанских — сколько угодно… А вот без чего нам не обойтись, так это без трюма. Куда мы, спрашивается, будем складывать награбленные сокровища?
Они спешно отправились назад в Антоновку, на поиски трюма. Гриша все время поторапливал Вовку, чтобы не прозевать прилив. Наконец трюм нашелся, это был старый фанерный ящик, валявшийся на задворках магазина. Вернувшись с добычей, довольные пираты установили трюм в кают-компании. Капитан уселся на него сверху.
Между тем прилив и не думал начинаться. Очевидно, в этих широтах с приливами было туго.
— Мы так прождем до осени, — задумчиво произнес Гриша, поглядывая на акваторию Киржатки из-под пиратской повязки. — Придется сталкивать судно вручную.
Они отыскали пару шестов, поддели «Испаньолу» под правый борт и кое-как сумели спихнуть ее в воду. Потом они запрыгнули на палубу, «Испаньола» поначалу немного просела и зачерпнула воды, но потом выправилась, вода качалась вровень с ватерлинией. Вовка, у которого не было пиратских ботфорт, зачерпнул соленых вод Киржатки в свои пиратские босоножки, Гриша предложил считать это морским крещением. Вовка снял босоножки и положил их для сохранности в трюм.
Они пару раз оттолкнулись шестами, и взяли курс фордевинд. Вот тут-то и выяснилось, что главный боцман не создан для моря. Оказавшись вдали от родных берегов, он уселся посреди палубы, вцепился пальцами в щели между досок и испуганно озирался по сторонам. Он не умел стоять на качающейся палубе и смеяться в лицо штормам, он был береговой крысой.
— Гриш, а, Гриш, — захныкал главный боцман. — Давай к берегу, а?
Гриша попытался уговорить боцмана, он обрисовал ему открывающиеся перед ними перспективы. Сокровища уже практически просились к ним в руки, осталось только взять их и положить в трюм. Босоножки боцмана, естественно, придется оттуда выкинуть, но не беспокойся, успокоил его капитан, мы купим тебе отличные новехонькие ботфорты.
Боцмана все это отнюдь не утешило. Тогда, чтобы его ободрить, Гриша встал с трюма и начал гулять туда и сюда по палубам «Испаньолы».
— Отличный день, чтобы прогуляться по доске, — приговаривал он и приглашал боцмана присоединяться. Боцман мотал головой и только крепче вцеплялся в палубу, которую с каждым шагом капитана окатывало прохладными киржаткинскими волнами.
Потом капитан прошелся вдоль правого борта, «Испаньола» накренилась и трюм смыло с палубы. Боцман возопил, вместе с трюмом уплывало единственное сокровище, имевшееся на всем корабле. Забыв о страхе, он схватил с палубы шест и попытался достать трюм, но тот, неторопливо покачиваясь на волнах, проплыл мимо и начал удаляться. Течение почему-то несло трюм намного быстрее, чем остальное судно.
— Мама меня убьет, — сказал главный боцман и собрался плакать.
В эту секунду пиратский корабль был замечен с берега. Заметила его школьная кухарка, тетя Зина.
— Вы зачем, засранцы, туда залезли? — закричала она пиратам. Страх перед джентльменами удачи был ей неведом.
Пираты тоже заметили тетю Зину. Откровенно сказать, не заметить тетю Зину было бы проблематично, она была сама себе каравеллой, ее тугие паруса и особенно выдающаяся корма легко узнавались на расстоянии до полутора морских миль. Столкновения с этим грозным противником следовало избежать любой ценой, один факт обнаружения корсаров тетей Зиной ставил под угрозу будущее всего предприятия. Пираты начали грести шестами.
— Ах ты ж! — всплеснула руками тетя Зина.
Она не любила пиратов и не верила в светлое будущее этой профессии. Она побежала в огороды и позвала дядю Васю.
У дяди Васи в кустах, неподалеку от мыса, который как раз огибала «Испаньола», был спрятан весельный ялик. Дядя Вася прибежал, проворно отшвартовался и живо начал грести веслами.
— Испанцы! — взвизгнул капитан пиратов. — Поднять леера!
— Я-т-те покажу леера! — издалека рявкнул капитан испанцев. — А ну, шкеты, сидеть смирно, а не то я вам!..
Флибустьеры притихли. Неотвратимость наказания за преступления против испанской короны стала очевидна. Они не оказали сопротивления даже тогда, когда дядя Вася взял «Испаньолу» на абордаж и потребовал от пиратов немедленно сдаться и перейти к нему на борт в качестве военнопленных. Гордый дух Веселого Роджера был подорван.
Дядя Вася греб к берегу и по пути читал пленным пиратам мораль. Пираты не слушали его, они с тоской смотрели на уплывавшую в голубую даль «Испаньолу». На берегу дядя Вася высадил неудачливых флибустьеров.
— Вылазь, — сказал дядя Вася, — личинки пирата.
Пираты не заставили себя упрашивать. Домой главный боцман пиратов шел по обочине дороги — идти босиком по гравийной дороге ему было больно. В знак солидарности капитан тоже снял свои ботфорты и шел рядом с боцманом по траве. Оба молчали.
Потом капитан сказал:
— Корабль только жалко.
— Да, — подтвердил боцман. — Корабль был что надо.
— Теперь он будет «Летучим Голландцем», — сказал капитан. — Был такой корабль, его нашли посреди океана, а команды на нем нет. Куда пропала?.. Никто не знает.
— Да… — со вздохом подтвердил боцман. — Наверное, тоже дядя Вася постарался.
— Наверное, — сказал капитан.
Потом пираты разошлись по домам.
Капитаны, водящие по Киржатке галеоны с трюмами, ломящимися от золота, вздохнули спокойно.
Гриша прочитал все книги о пиратах, какие только нашлись в деревенской библиотеке. Правда, из всей морской терминологии он сумел запомнить только выражение «мочиться в шпигаты», да и то не был уверен относительно его значения. Пиратские будни ему представлялись одной бесконечной веселой попойкой, где до синевы накачавшиеся ромом матросы пляшут на палубе и поют: «Йо-хо-хо!», а капитан с попугаем на плече расхаживает между ними и подает команды:
— Убрать бом-брамсели! Набить грот! Табань фок! Юнгу на рею! Всем мочиться в шпигаты, тысяча чертей!.. Будь я проклят, если на горизонте не бушприт!
Единственное, что до известной степени смущало Гришу, так это необходимость обзавестись деревянной ногой, в сущности это означало, что со своей собственной ногой придется расстаться. По некоторому размышлению он пришел к выводу, что начинающий пират вполне может обойтись и повязкой на глаз, тем более, что ни в одной книге не утверждалось, что глаз под повязкой не может быть здоровым. С повязкой особых затруднений не возникло, Гриша сделал ее из подклада своей зимней куртки. Куртка висела в шкафу и все равно раньше, чем в ноябре, не понадобилась бы, а повязка на глаз была насущной необходимостью, без нее Гришу не приняло бы всерьез ни одно мирное торговое судно, не говоря уже о своем брате-пирате. Гриша отрезал солидный кусок от подклада и лихо повязал правый глаз. Осмотрел себя в зеркало и пришел к выводу, что чего-то не хватает.
Гриша сверился с иллюстрациями в книжках, и понял, что не хватает довольно многого. Требовался еще, как минимум, красный бархатный камзол, черная треуголка и потертые шаровары с лампасами. Огромные мятые ботфорты совершенно неожиданно нашлись в сарае, правда, отец почему-то упорно называл их кирзовыми сапогами. Гриша экспроприировал их для нужд пиратской деятельности, но где взять остальную амуницию, все равно было непонятно. Ни в одной другой куртке, даже в парадном мамином пальто, не нашлось красного бархатного подклада, так что с мечтой о камзоле пришлось расстаться.
Оставалось еще разжиться саблей и пиратским попугаем. Попугая мама отказалась покупать наотрез, к тому же выяснилось, что в соседнем райцентре можно рассчитывать на приобретение, в лучшем случае, волнистого попугайчика. Волнистый попугайчик не мог удовлетворить пиратских потребностей, даже если научить его кричать: «Пиастры! Пиастры!», он все равно выглядит как-то несолидно. Гриша решил, что попугая он всегда сможет поймать на одном из тропических островов, когда придет время прятать там награбленные сокровища.
Гораздо хуже дело обстояло с пиратской саблей. Поначалу Гриша хотел сделать саблю из отцовского спиннинга. Если отломить от верхушки метр или около того, получилось бы почти то, что надо. Да, конечно, обломком спиннинга невозможно проткнуть противника, как свинью, но ведь это не главное. В одной книжке плененная герцогиня так и сказала доблестному флибустьеру: «Главное, мой пират, не размер твоего клинка, а мастерство, с которым ты им орудуешь!» Однако потом у Вовки обнаружилась самая настоящая сабля, ее подарили Вовке на прошлый Новый Год. Гриша осмотрел саблю, она оказалась в сто раз лучше спиннинга, пластмассовая. Точно такая же была в свое время у пирата по кличке Черная Борода. Он объяснил Вовке, где у сабли клинок, а где — цевьё, а потом разрешил ему присоединиться к экипажу.
— Посвящаю тебя в пираты, — сказал он, ударив Вовку саблей по плечу.
Вовка хотел быть рулевым, но Гриша сказал, что для этого у Вовки маловато пиратского стажа, и предложил ему место юнги. Они поспорили и в конце концов сошлись на главном боцмане.
Теперь у Гриши был экипаж. Грише хотелось начать карьеру флибустьера незамедлительно, но очередную свинью на его пути подложила география. Деревня Антоновка стоит не на морском побережье, а всего лишь на скромной речке Киржатке. Вывести в Киржатку каравеллу, или, упаси боже, фрегат, представлялось невозможным. Да и куда плыть по Киржатке? Кого прикажете тут грабить? Испанцев? Англичан?.. Гриша спросил у дедушки, оказалось, что испанские каравеллы отродясь не заплывали в воды Киржатки, видимо, дурная слава этих берегов была им хорошо известна. Правда можно было взять на абордаж баржу с гравием, или, на худой конец, захватить форт Большие Кизяки (семь километров на зюйд-зюйд-вест от Антоновки), но где здесь шик? Грише хотелось размаха.
Судьбу морского пиратства на Киржатке решил случай. На Моховой строили дом, несколько пустых деревянных поддонов из-под кирпичей остались беспризорными. Гриша увидел их и понял, что фортуна подкидывает ему шанс, и он будет круглым дураком, если не воспользуется им. Он помчался к Вовке, вдвоем им удалось всего за пару часов доставить четыре поддона к берегу. Вовка захватил из дома два десятка некондиционных кривых гвоздей, молоток и кусок алюминиевой проволоки, с их помощью поддоны были скреплены между собой, получился полностью готовый обломок кораблекрушения.
— Это будет трехмачтовый гальюн, — объявил Гриша.
Гальюн нарекли «Испаньолой». Он лежал на берегу, метрах в двух от воды, и был, несомненно, самым грозным из всех пиратских судов, когда-либо лежавших так близко от киржаткинских волн. Оставалось дождаться только прилива, чтобы спустить корабль на воду. Пираты взобрались на борт, в этот момент выяснилось, что они расходятся во мнении, какой конец судна следует считать носом, а какой — кормой. Гриша бросил в воду щепку, она поплыла направо.
— Значит, — сказал Гриша, — «Испаньола» тоже поплывет туда, а поэтому нос у нее — тут.
Передние два поддона было решено назначить камбузом и клотиком, а задние — кают-компанией и румпелем. Что такое «румпель» и «клотик» Гриша не помнил, но сказал, что у корабля они обязательно должны быть, если, конечно, вы не хотите потонуть и пойти на корм рыбам.
— Еще у корабля бывает бак, — вспомнил он. — Бак тоже нужен.
Вовка вспомнил, что у них на участке, вроде бы, лежит бак, но в нем вода для поливки огорода. Еще есть канистра, она пустая.
— Нет, канистра не подойдет, — решительно отверг канистру Гриша. — На пиратских кораблях не бывает канистров. Это на испанских — сколько угодно… А вот без чего нам не обойтись, так это без трюма. Куда мы, спрашивается, будем складывать награбленные сокровища?
Они спешно отправились назад в Антоновку, на поиски трюма. Гриша все время поторапливал Вовку, чтобы не прозевать прилив. Наконец трюм нашелся, это был старый фанерный ящик, валявшийся на задворках магазина. Вернувшись с добычей, довольные пираты установили трюм в кают-компании. Капитан уселся на него сверху.
Между тем прилив и не думал начинаться. Очевидно, в этих широтах с приливами было туго.
— Мы так прождем до осени, — задумчиво произнес Гриша, поглядывая на акваторию Киржатки из-под пиратской повязки. — Придется сталкивать судно вручную.
Они отыскали пару шестов, поддели «Испаньолу» под правый борт и кое-как сумели спихнуть ее в воду. Потом они запрыгнули на палубу, «Испаньола» поначалу немного просела и зачерпнула воды, но потом выправилась, вода качалась вровень с ватерлинией. Вовка, у которого не было пиратских ботфорт, зачерпнул соленых вод Киржатки в свои пиратские босоножки, Гриша предложил считать это морским крещением. Вовка снял босоножки и положил их для сохранности в трюм.
Они пару раз оттолкнулись шестами, и взяли курс фордевинд. Вот тут-то и выяснилось, что главный боцман не создан для моря. Оказавшись вдали от родных берегов, он уселся посреди палубы, вцепился пальцами в щели между досок и испуганно озирался по сторонам. Он не умел стоять на качающейся палубе и смеяться в лицо штормам, он был береговой крысой.
— Гриш, а, Гриш, — захныкал главный боцман. — Давай к берегу, а?
Гриша попытался уговорить боцмана, он обрисовал ему открывающиеся перед ними перспективы. Сокровища уже практически просились к ним в руки, осталось только взять их и положить в трюм. Босоножки боцмана, естественно, придется оттуда выкинуть, но не беспокойся, успокоил его капитан, мы купим тебе отличные новехонькие ботфорты.
Боцмана все это отнюдь не утешило. Тогда, чтобы его ободрить, Гриша встал с трюма и начал гулять туда и сюда по палубам «Испаньолы».
— Отличный день, чтобы прогуляться по доске, — приговаривал он и приглашал боцмана присоединяться. Боцман мотал головой и только крепче вцеплялся в палубу, которую с каждым шагом капитана окатывало прохладными киржаткинскими волнами.
Потом капитан прошелся вдоль правого борта, «Испаньола» накренилась и трюм смыло с палубы. Боцман возопил, вместе с трюмом уплывало единственное сокровище, имевшееся на всем корабле. Забыв о страхе, он схватил с палубы шест и попытался достать трюм, но тот, неторопливо покачиваясь на волнах, проплыл мимо и начал удаляться. Течение почему-то несло трюм намного быстрее, чем остальное судно.
— Мама меня убьет, — сказал главный боцман и собрался плакать.
В эту секунду пиратский корабль был замечен с берега. Заметила его школьная кухарка, тетя Зина.
— Вы зачем, засранцы, туда залезли? — закричала она пиратам. Страх перед джентльменами удачи был ей неведом.
Пираты тоже заметили тетю Зину. Откровенно сказать, не заметить тетю Зину было бы проблематично, она была сама себе каравеллой, ее тугие паруса и особенно выдающаяся корма легко узнавались на расстоянии до полутора морских миль. Столкновения с этим грозным противником следовало избежать любой ценой, один факт обнаружения корсаров тетей Зиной ставил под угрозу будущее всего предприятия. Пираты начали грести шестами.
— Ах ты ж! — всплеснула руками тетя Зина.
Она не любила пиратов и не верила в светлое будущее этой профессии. Она побежала в огороды и позвала дядю Васю.
У дяди Васи в кустах, неподалеку от мыса, который как раз огибала «Испаньола», был спрятан весельный ялик. Дядя Вася прибежал, проворно отшвартовался и живо начал грести веслами.
— Испанцы! — взвизгнул капитан пиратов. — Поднять леера!
— Я-т-те покажу леера! — издалека рявкнул капитан испанцев. — А ну, шкеты, сидеть смирно, а не то я вам!..
Флибустьеры притихли. Неотвратимость наказания за преступления против испанской короны стала очевидна. Они не оказали сопротивления даже тогда, когда дядя Вася взял «Испаньолу» на абордаж и потребовал от пиратов немедленно сдаться и перейти к нему на борт в качестве военнопленных. Гордый дух Веселого Роджера был подорван.
Дядя Вася греб к берегу и по пути читал пленным пиратам мораль. Пираты не слушали его, они с тоской смотрели на уплывавшую в голубую даль «Испаньолу». На берегу дядя Вася высадил неудачливых флибустьеров.
— Вылазь, — сказал дядя Вася, — личинки пирата.
Пираты не заставили себя упрашивать. Домой главный боцман пиратов шел по обочине дороги — идти босиком по гравийной дороге ему было больно. В знак солидарности капитан тоже снял свои ботфорты и шел рядом с боцманом по траве. Оба молчали.
Потом капитан сказал:
— Корабль только жалко.
— Да, — подтвердил боцман. — Корабль был что надо.
— Теперь он будет «Летучим Голландцем», — сказал капитан. — Был такой корабль, его нашли посреди океана, а команды на нем нет. Куда пропала?.. Никто не знает.
— Да… — со вздохом подтвердил боцман. — Наверное, тоже дядя Вася постарался.
— Наверное, — сказал капитан.
Потом пираты разошлись по домам.
Капитаны, водящие по Киржатке галеоны с трюмами, ломящимися от золота, вздохнули спокойно.
